РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ В. В. БЫКОВА «КАРЬЕР»
В одном из журналов была опубликована повесть Быкова «Ка-
рьер». И вновь о войне, о многострадальной земле Белоруссии, о
трагических испытаниях, которые выдерживают или не выдержи-
вают люди, оказавшиеся в ситуации, где возможность выбора огра-
ничена гибелью или отступничеством, равносильным предатель-
ству.
Лето и осень 1941 года. Первые недели и месяцы войны, обер-
нувшиеся для сражающейся армии и для населения западных рай-
онов страны тяжкой, такой неожиданной и до конца не объясни-
мой бедой, маленький пристанционный поселок, накрытый беспро-
светным пологом фашистской оккупации, первые массовые «ак-
ции» против беззащитных, растерянных мирных жителей и пер-
вые, еще не очень умелые шаги сопротивления захватчикам, каж-
дый из которых оплачивается кровью. И наконец, взгляд на то, что
когда-то произошло в этих краях из нашего «мирного далека»,
взгляд, упирающийся в конце концов в обелиск со скорбным спис-
367
ком погибших и в обрыв карьера, где когда-то расстреливали под-
польщиков,-
Если вот так обнажить канву повести «Карьер», то может пона-
чалу показаться, что все это узнаваемо и прежде всего по предыду-
щим произведениям белорусского писателя. Но более вчитываешь-
ся в страницы повести, тем более ощущаешь ее новизну, принципи-
альную значимость для В. Быкова, ее прочные внутренние связи с
новыми произведениями о наших днях Ч. Айтматова, В. Астафье-
ва, В. Белова и В. Распутина. Да и у самого Быкова современность
никогда ранее так властно не врывалась в повествование о про-
шлом, никогда рассказу о наших днях не отводилось столько места
в традиционном для писателя военном сюжете.
И дело не только в композиции повести. Именно современность
становится здесь той нравственной точкой отсчета, от которой лю-
ди, пережившие военное лихолетье, вглядываются в свое и чужое
прошлое, судят и себя и тех, кто остался в этом прошлом навсегда.
А что же ищет в старом карьере этот немолодой -уже человек,
вдовец и пенсионер, негромко, но, по всей видимости, достойно
проживший жизнь? Может, им движет лишь ностальгия по ушед-
шей молодости? В повести В. Быкова есть и этот мотив. Вся она
пронизана щемящим чувством ускользающей памяти о такой, "ка-
залось бы, недавней, но и такой далекой от текущих дел и событий
ушедшей жизни. Сорок лет! Для истории срок невелик. А для лю-
дей?
Совсем крохотная деталь в начале повести преисполнена глубо-
кого смысла. Менялось название улицы, менялись хозяева дома,
теперь совсем заброшенного, умирающего, а когда-то давшего при-
ют раненому Агееву. И вот уже только совсем «глубокий старик в
истоптанных валенках на тощих ногах», «постоянно находящийся
во власти старческих дум*, может хоть что-то сказать о Варваре
Барановской, передавшей тогда молоденькому командиру Красной
Армии самое дорогое, что у нее было, — не просто документы, па-
мять о своем погибшем сыне...
Пожалуй, впервые не только у В. Быкова, но и во всей нашей
военной прозе так замедленно подробно и впечатляюще рассказано
об операции, проведенной без какого-либо обезболивания в экстре-
мальных условиях, об адской боли, которая обрушивается на чело-
века, когда у него, предварительно сделав разрез, вытаскивают
осколок, застрявший совсем рядом с бедренной костью. И как боят-
ся солдаты ранения в живот, обрекающего человека на почти вер-
ную и мучительную смерть. И то чувство полной опустошенности,
охватывающее человека перед казнью, когда все уже изболелось и
отболело и держится лишь сознание, что «вся жизнь прожита без
остатка и прожита не так, как хотелось, — в беспорядке, не в ла-
дах с совестью, с ошибками и неудачами».
Говоря о судьбах людей в бесчеловечных, противоестественных
по самой сути ситуациях, в которые ставит их война, писатель
идет порой, по его же собственным словам, на «упрощение и заост-
рение отдельных характеров и положений», но они, заметим от се-
бя, отнюдь не превращаются в результате подобного заострения в
схемы.
368
Возможно, что автор «Карьера» в данном случае не ставил себе
цели прямой художественной полемики, но перед нами еще один
принципиальный взгляд этих прерывистых юношей сорок первого
с его нетерпеливостью и максимализмом требований к себе и дру-
гим, с отчаянной храбростью вступающих в схватку с врагом и
почти неизбежно гибнущих в первых же столкновениях.
Как же разобраться Агееву в своих жизненных трудностях? Та-
кому твердому человеку в своих убеждениях, старающемуся быть
абсолютно честным перед самим собой, молодому человеку с весьма
ограниченными знаниями и кругозором? Еще более сложным ока-
зался вопрос об истории Белоруссии, о народных традициях, о чем
с Агеевым впервые заговорил Ковешко. И как-то неожиданно от-
крылось, что об одном и том же почти теми же словами мог гово-
рить искренний патриот — отец Марии и прибывший вместе с фа-
шистами агент СД.
Доверие. Необходимая в тех условиях настороженность. Прямая
подозрительность. Человеческое участие. Равнодушие и бездушие.
Все вырастает в проблемы, над которыми ранее Агеев как-то не за-
думывался, а вот война поставила их перед ним обнаженно. Так же
и вопрос о соотношении цели и средств, ведущих к ее осуществле-
нию в условиях, где каждый шаг может быть оплачен слишком до-
рогой ценой. Нельзя сказать, что Агеев рассчитывает эти шаги и
при этом прячется сознательно за чью-то спину. Он упрям и спосо-
бен к бескомпромиссной оценке мотивов своих поступков. Но все-
таки: каков же конечный результат? И все, что происходит потом:
его стойкость на допросе, его холодное презренье к полицаям, Ко-
вешко и немецкому офицеру, пришедшему поговорить со странным
русским офицером, — не может отменить в нем самом чувства ви-
ны, остро ощущаемой даже в момент казни.
Выше уже шла речь о том, что повесть В. Быкова построена
так, что сцены из сегодняшней жизни, переплетаясь со сценами во-
енными, занимают в ней, пожалуй, не меньшее место. И пусть
ограничен кругозор постаревшего Агеева, все же ему с опытом про-
житой жизни многое видать.
Счет, принимаемый безоговорочно человеком честным, трудно,
но достойно прожившим всю отпущенную ему волей жизнь. И хотя
прибывшие на карьер бульдозеры оставляют ему крохотную надеж-
ду на то, что Марию, может быть, миновала их общая участь, рас-
коп собственной памяти и совести, который Агеев вел, два долгих
летних месяца работая в карьере, закончен.
Пессимистичен ли финал повести? Думается, нет. Ибо он прони-
зан верой автора в лучшее в человеке, и эту веру нам необходимо
передавать из поколения в поколение.