РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ А. ПРИСТАВКИНА «НОЧЕВАЛА ТУЧКА ЗОЛОТАЯ* Начиная писать рецензию на произведение Анатолия Пристав- кина «Ночевала тучка золотая», хочется написать и о самом авто- ре. Ведь рецензия — это не только анализ положительных и отри- цательных сторон произведения, но и попытка проникнуть в саму суть, истоки и корни написанного. А. Приставкин, автор повести «Ночевала тучка золотая», ро- дом, как и все мы, из своего детства. Но привычная для его сверст- ников формула «мы родом из войны» предполагает уточнение. А. Приставкин родом из детдома военных лет, где легче было уме- реть, чем выжить. В писателе сильна была ранняя, по определению Ф. М. Достоев- ского, первая память. Память эта — безотрадно горька, но А. При- ставкин ей не изменяет, не ищет в ней утешения, не пытается тем- ные стороны уравновесить светлыми. Сам писатель не без удивле- ния вспоминает свое нищее детство, бродяжничество; неужели так было? Повесть Анатолия Приставкина «Ночевала тучка золотая» — это война, ее уголок, не освещенный ни вспышками «Катюш», ни россыпью победных фейерверков; тайна, порожденная не фронто- вой необходимостью, а гнусностью замысла и осуществления. Те- перь-то тайна раскрыта, теперь мы читаем у А. Приставкина о дет- домовцах-близнецах Кузьменышах, отправленных из Подмосковья в благодатный край— на Кавказ, где сказочно тепло и сытно. Души в повести детские; судьбы, искореженные войной, сирот- ством, уголовщиной. Беспризорный, беспощадный мир. Со своими законами и своим беззаконием. Кузьмёнышей ожидает такое, о чем невозможно догадаться в начале повести, с первых страниц не обещавшей легкого, беспеча- 410 льного чтения. Какая тут легкость, когда подмосковный детдом живет одной исступленной думой: «вдохнуть опьяняющий, дурма- нящий запах». Никому не нужными семенами летят через войну, через разру- шенные земли братья. Они умеют выйти если и не сухими из воды, то хотя бы не пойти ко дну, не пустить пузыри. Родство по крови переходит в родство душ. Одиннадцатилетние близнецы неразлуч- ны. Это помогало им выжить, сносить все напасти, сообща мошен- ничать, воровать. Они всегда вместе — четыре руки, четыре ноги, две головы — и до того похожи: никто не отличит — Колька это или Сашка. Близнецы искусно всех морочили, и, даже когда не бы- ло необходимости, один выдавал себя за другого. Выручая друг друга, было легче уцелеть в гибельных обстоятельствах. Их скрыт- ность стала самой натурой. Близнецы откровенны только друг с другом. Откровенность эта в том внутреннем единении, когда один настолько дополняет второго, что они по отдельности не мыслят, не представляют собственного существования. Беда сближает тех, кто попал в нее. Когда на станции Кубань эшелон с беспризорниками встречается с глухо зарешеченным эше- лоном, где изнывают взаперти черноглазые люди, Колька, не пони- мая, что просят воду, протягивает ладонь с ягодами терновника. На естественный порыв способен только мальчонка-беспризорник. Станция живет своей жизнью, не желая слышать крик и плач из запертых теплушек; из репродукторов доносится «Широка страна моя родная...». Печально завершается и эта главка, намекая на роковую неслу- чайность встречи двух эшелонов, «Наши поезда постояли бок о бок, как два брата-близнеца, не узнавшие друг друга, и разошлись навсегда, и вовсе ничего не зна- чило, что ехали они — одни на север, другие на юг. Мы были свя- заны одной судьбой». Эту связь сам писатель осознал и понял не сразу. И до сих пор мы связаны со страшными деяниями, которые привели к горю и гибели тысяч и тысяч людей. Человек, открыв- ший существование народов-изменников, слыл специалистом по национальному вопросу. Им был разработан план борьбы с этими народами, правда, до конца превратить теорию в практику даже ему не удалось — не удалось покарать целиком все народы за то, что и среди них попадались предатели, перебежчики. Однако тео- рия осела в головах и в памяти людей оскорбительными кличками, «теориями» о «национальной вине», «национальных болезнях» и так далее. Следствия ее — в событиях Степанакерта и Сумгаита, Риги и Тбилиси, в чеченской войне. А в 1944 году укрывшиеся в горах чеченцы уничтожили дет- ский дом. Сашка погиб смертью чудовищной, изуверской. Сцену, написанную А. Приставкиным, не часто встретишь в нашей лите- ратуре. Колька своими глазами увидел, какую смерть принял его брат. От увиденного помутился рассудок. Когда Колька везет на те- лежке мертвого брата с выклеванными вороной глазами, он будто действует по инерции, осуществляет прежний их план удрать с ги- бельного Кавказа. Сашка для него еще живой, и он хочет, чтоб то- 411 му было удобно в тележке, а в собачнике, железном ящике под ва- гоном, не было холодно, Колька вел воображаемый разговор с убийцей: «Слушай, чечен, ослеп ты, что ли? Разве ты не видишь, что мы с Сашкой против тебя не воюем! Нас привезли сюда жить, так мы и живем, а потом мы бы уехали все равно. А теперь, ви- дишь, как выходит... Ты нас с Сашкой убил, а солдаты пришли, тебя убьют... А ты солдат станешь убивать, и все: и они, и ты — погибнете. А разве не лучше было то, чтобы ты жил, и они жили, и мы с Сашкой тоже чтоб жили?..» Колькины рассуждения настоль- ко бесхитростны, что едва не отдают юродством. Колька, привык- ший быть для Сашки руками и ногами, на извечный вопрос: «Ты Колька или Сашка?» — теперь отвечает: «Я — обои! В новом своем качестве Колька странен. А как остаться не странным, пережив та- кое? Странность усиливается «новым Сашкой», появляющимся взамен мертвого, которому так и предстоит вечно колесить по стра- не в железном собачнике. «Нового Сашку» зовут Алхузур — это че- ченец, сверстник Кольки. Такой же одинокий, неприкаянный сын войны, лишившей его крыши и родителей. В придачу право жить в родимом краю. Они сближаются, когда заболевший Колька в бреду зовет брата, а над ним склоняется Алхузур, на ломаном русском языке уверяя: я и есть «Саек». Заботой, смелостью, готовностью делить любые опасности Алхузур доказывает свое право стать Ко- лькиным братом, называться Кузьмёнышем. Колька и Алхузур ве- дут себя, не сообразуясь с правилами, заповедями, каких придер- живаются взрослые. Над ненавистью, жаждой мести возобладала братская любовь. Любовь помогла выжить прежним Кузьмёнышам, помогает и новым. Анатолий Приставкин в своей книге не делает вид, будто былое поросло быльем. «А ведь, не скрою, — пишет А. Приставкин, — приходила, не могла не прийти такая мысль, что живы, где-то су- ществуют все те люди, которые от Его имени волю его творили». Возможно, писатель снял груз, часть груза с собственной души, но читательские души не очень-то облегчил. Но настоящая литерату- ра — в последнее время мы опять-таки в том убедились — не спе- шит навеять «сон золотой». Она призывает читателей к раздумьям и душевной работе, к сомнениям в себе, вниманию к окружающим. Она служит предостережением будущему.
|