РЕЦЕНЗИЯ НА СБОРНИК РАССКАЗОВ Л. ПЕТРУШЕВСКОЙ
Людмилу Петрушевскую долго не печатали, так как ее рассказы
считали слишком мрачными. В одном рассказе — самоубийство
(«Грипп»), в другом — помешательство («Бессмертная любовь»), в
третьем — проституция («Дочь Ксении»), в четвертом — прозя-
бание несчастной семьи запрещенного и забытого писателя («Козел
Ваня»),
Рассказы, о которых пойдет речь, были написаны в конце шес-
тидесятых—начале восьмидесятых годов. В своих произведениях
Петрушевская описывает современную жизнь, далекую от благопо-
лучных квартир и официальных приемных. Ее герои — незамет-
ные, замученные жизнью люди, тихо или скандально страдающие
в своих коммунальных квартирах и неприглядных дворах. Автор
приглашает нас в ничем не примечательные служебные конторы и
на лестничные клетки, знакомит с разнообразными несчастьями, с
безнравственностью и отсутствием смысла существования.
Невозможно не сказать о своеобразном языке Петрушевской.
Писательница на каждом шагу пренебрегает литературной нормой,
и если у Зощенко, например, автор выступает от имени внелитера-
турного рассказчика, а Платонов создал собственный язык на осно-
ве общенародного, то тут мы имеем дело с вариантом той же зада-
чи. Петрушевская при отсутствии рассказчика пользуется языко-
выми нарушениями, встречающимися в разговорной речи. Они не
принадлежат ни рассказчику, ни персонажу. У них своя роль. Они
воссоздают ту ситуацию, при которой возникают в разговоре. На
таком необычном построении и звучании и держится ее проза.
Петрушевская пишет короткие рассказы. Среди них есть такие,
что занимают две-три странички. Но это не миниатюры, не этюды
или зарисовки, это рассказы, которые и короткими-то не назовешь,
если учесть объем входящего в них жизненного материала.
Рассказ «Дядя Гриша» написан от первого лица. Молодая жен-
щина снимает на лето часть сарая в подмосковном поселке и нево-
льно наблюдает жизнь своих хозяев: дяди Гриши, тети Симы и их
взрослых детей. И вот странность — она о них не рассказывает, а
только упоминает. Может быть, потому не рассказывает, что ниче-
го не происходит? Да нет, происходит, еще как происходит — дядю
Гришу убивают. Но об убийстве мы узнаем от нее почти случайно,
из попутного, сделанного вскользь замечания.
Чуть ли не в каждом абзаце обсуждается опасность одинокого
проживания на отшибе, вступающая в противоречие с чувством
414
безопасности, которое испытывает героиня и которому, удивляясь,
она придает какое-то преувеличенное значение. Мотив опасности
(безопасности) звучит на протяжении всего рассказа. Так основате-
льно исследуется этот вопрос, что вырастает почти в проблему. За-
чем — не сразу разберешь, но именно он формирует сюжет, кото-
рый сам по себе на удивление мало о чем говорит: кто находится в
опасности, остался невредим, а тот, кто ее не ждал, сражен свое-
нравным роком. Что-то водевильное, анекдотическое содержится в
капризе обстоятельств, несмотря на убийство.
А рассказ-то грустный. Что именно вызывает горькое чувство?
Смысл складывается из разнородных элементов, из обмолвок и по-
второв, топтания на месте, проходных сценок и отступлений,
сплошного, можно сказать, отступления, ибо отсутствует сюжетная
линейность. На что это похоже? На стихи. Сюжет в поэзии строит-
ся иначе, чем в прозе, — свободно, ассоциативно, непоследователь-
но.
Вместо того чтобы развиваться, сюжет у Петрушевской концен-
трируется вокруг какого-то одного момента или эпизода. Напри-
мер, «Удар грома*. Само название концентрирует внимание на од-
ном моменте. Внезапное вмешательство в телефонный разговор тре-
тьего лица, очевидно по параллельному телефону, было воспринято
героиней как удар грома и положило конец и телефонному разгово-
ру, и вообще знакомству. Между делом выясняется характер вось-
милетних отношений действующих лиц — некоего Зубова и его
приятельницы Марины, их семейные обстоятельства и служебное
положение, но согласно строению сюжета все эти сведения предста-
ют как дополнительный материал к минутной ситуации телефонно-
го разговора.
В рассказе «Милая дама» описан момент отъезда. Человек си-
дит в такси на заднем сиденье и посылает прощальную улыбку сни-
зу вверх, адресованную молодой женщине, «милой даме», с кото-
рой расстается навсегда. То, что читателю сообщается о нем и о
ней, пристегнуто к этому моменту: в центре сюжета — одна проща-
льная сцена.
Не развертывая, а, наоборот, сворачивая жизненное событие,
Петрушевская выделяет в нем проходной эпизод, не итоговый резу-
льтат: телефонный разговор, отъезд в такси.
Автор, и это еще одно свойство прозы Петрушевской, всеми
силами скрывает, подавляет и сдерживает свои чувства. Огром-
ную роль в своеобразии ее рассказов играют повторы, создающие
впечатление упорной сосредоточенности, которая владеет автором
до забвения формы, до пренебрежения «правилами хорошего сти-
ля».
Например, в рассказе «Удар грома» только в одном абзаце четы-
ре раза повторяется слово «факт» и три раза — «плоскости». Вид-
но, заинтересованность в предмете совершенно переключила вни-
мание рассказчика с формы речи на суть дела. Не будет преувели-
чением сказать, что весь текст буквально прошит повторяющимися
словами и словосочетаниями, которые изредка разбавлены выпада-
ющими из стиля и потому особенно красноречивыми выражениями
вроде «нежные лепестки» — о люстре.
415
Страстное разбирательство — вот что такое жизнь в рассказах
Петрушевской. Она — лирик, и, как во многих лирических стихах,
в ее прозе нет лирического героя и не важен сюжет. Ее речь, как
речь поэта, сразу о многом. Конечно, не всегда сюжет ее рассказа
непересказуем и незначителен, но главное в ее прозе — всепогло-
щающее чувство, создаваемое потоком авторской речи.
В литературе шестидесятых—восьмидесятых годов Л. Петру-
шевская не осталась не замеченной благодаря ее способности соеди-
нять поэзию и прозу, которая придает ей особую, необычайную ма-
неру повествования.