РЕЦЕНЗИЯ НА ПОВЕСТЬ В. Н. ВОЙНОВИЧА
* ЖИЗНЬ И НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ СОЛДАТА
ИВАНА ЧОНКИНА»
«Если все читать, жить некогда», — твердят наши сограждане,
утомленные обилием интересных публикаций. И все же появление
в журналах прозы Владимира Войновича не прошло незамечен-
ным. Многие ждали этого события, особенно предвкушая выход в
436
свет романа о солдате Чонкине. Вопреки всем запретам, похожде-
ния русского Швейка, по воле случая вступившего в борьбу с не-
ким «Учреждением», давно получили известность в литературных
кругах.
Сатира Войновича заслуживает подхода серьезного и непредвзя-
того. Перед нами проза мастера, умеющего оригинально использо-
вать и сочетать элементы разных литературных традиций.
Войнович пишет о людях, условиями тотального режима пре-
вращенных в озлобленную, запуганную и жадную толпу. И следует
заметить: у него эти люди подчас действуют в ситуациях, повторя-
ющих самые героические и трогательные коллизии мировой клас-
сики, русской классики и фольклора. Вот два примера, хотя их го-
раздо больше. Недотепа Чонкин, посланный в село Красное стеречь
останки разбитого самолета и в суматохе начала войны забытый на
этом никому не нужном посту, на свой лад переживает все приклю-
чения сказочного простака Иванушки. Смирный и доверчивый,
Чонкин берет верх над врагами, казалось неуязвимыми — капита-
ном Милягой и его подручными. Бездомный, он обретает кров и до-
брую подругу Нюру. Презираемый, получает в финале невиданную
награду — орден из генеральских рук. Но тут и сказке конец: ор-
ден у него тотчас отбирают, а самого тащат в кутузку. Этот эпизод
не что иное, как пародия на одну из сцен романа Гюго «Девяносто
третий год* с его торжественными размышлениями о путях исто-
рии и трагизме человеческой судьбы. Ироническая проза Войнови-
ча ориентирована и на эти проблемы. За плечами низкорослого
красноухого Вани Чонкина много литературных предков.
Секрет замысла в том, что Чонкин, вопреки своей невзрачности
и лукавым авторским замечаниям, герой отнюдь не народный. В
густо населенном мире романа, где жестоко извращены понятия до-
стоинства, чести, долга, любви к Отечеству, еще живо одно челове-
ческое чувство — жалость. Она живет в груди Чонкина, худшего
из солдат своего подразделения, сожителя почтальонши Нюры,
главаря мифической банды, взявшей в плен людей Миляги и раз-
громленной полком под командованием свирепого генерала Дрыно-
ва.
Объявленный государственным преступником, Чонкин далек от
вольномыслия. Он и вождя чтит, и армейский устав уважает, да
так, что готов лечь костьми, охраняя вверенный ему металлолом.
Только беспощадности, популярной добродетели тех лет, Чонкину
Бог не дал. Он всех жалеет: Нюру, и своих пленников, и кабана Бо-
рьку. Даже Гладышева, который пытался его застрелить, Чонкин
пожалел, за что и поплатился. Наивному герою Войновича невдо-
мек, что доброе сердце — тоже крамола. Он со своим даром состра-
дания воистину враг государства «и лично товарища» Миляги,
Дрынова, Сталина.
Кстати, Сталин лично в романе не присутствует. Это своего рода
волшебное слово, из тех, что в мире страха и обмана значит боль-
ше, чем реальность. Если в начале времени «Слово было Бог», то
здесь, изолгавшееся и обездушенное, оно предстает как мелкий
шкодливый бес, чья прихоть самовластно распоряжается судьбами
персонажей.
437
Роман построен так, что слово становится причиной всех реша-
ющих поворотов действий. Чонкин по наущению стервеца Самуш-
кина задает политруку роковой вопрос: «Верно ли, что у Сталина
два жены?» Плечевой распространяет гнусную сплетню о Нюре.
Гладышев строчит донос на соседа. Сотрудники органов, предвку-
шая расправу над старым сапожником Моисеем Соломоновичем, с
ужасом обнаруживают, что фамилия их жертвы — Сталин. Миляга
в минуту растерянности невпопад выкрикивает: «Да здравствует
товарищ Гитлер!» Жизнь и смерть героев романа зависят от слова,
прозвучавшего или написанного, недослышанного или переверну-
того. От слова, которое на глазах утрачивает свой первоначальный
действительный смысл.
Наблюдательность писателя остра, но и горестна, ирония не да-
ет повода забыть, что его персонажи — это оболваненные, обездо-
ленные бедолаги, живущие словно в бредовом сновидении, мучают-
ся по-настоящему. Войнович неистощим в изображении комиче-
ских ситуаций, но слишком сострадателен, чтобы смешить. И се-
годня мы читаем Войновича иначе, не только смеемся над героями,
но и плачем над ними.