АВТОР И ГЕРОИ
В РОМАНЕ А. С. ПУШКИНА
«ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»
После выхода отдельным изданием пер-
вой главы «Евгения Онегина» современники
решили, что Пушкин подражает байронов-
скому «Дон Жуану».
Действительно, повествователь «Евгения
Онегина» перескакивает с предмета на пред-
мет, говорит много необязательного («свет-
ская болтовня»), и все это обильно приправ-
лено шутками и иронией, так что понять
мысль автора трудно, да и облик автора по-
лучается каким-то несерьезным. -
В конце первой главы Пушкин пишет:
«Пересмотрел все это строго: противоречий
очень много-, но их исправить не хочу». При-
знание принципиальное, ибо здесь сам автор
обозначил ведущий принцип построения сво-
его романа в стихах. Этот принцип — проти-
воречие.
Например, пятая строфа первой главы
весьма критически оценивает уровень обра-
зованности Онегина, но затем идет перечис-
ление «всего, что знал еще Евгений», и в
восьмой строфе делается вывод, что знал он
не так уж и мало.
Но главное противоречие всего романа
и особенно первой, ключевой главы — соот-
ношение личности Онегина и личности этого
самого Я, от лица которого ведется все пове-
ствование.
Некоторые строфы позволяют заключить,
что Онегин и Я, как говорит народ, два сапо-
га пара, близкие по духу, романтически наст-
роенные друзья. Но строфа пятая решитель-
но объявляет:
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной...
И возникает вопрос: откуда берутся эти
противоречия и почему автор их «терпит»?
Дело в том, что на протяжении текста рома-
на значение местоимений первого лица (я,
мне, мной и т. п.) все время меняется.
В одних случаях они обозначают автора,
пишущего роман об Онегине и других персо-
нажах. Вспомним все многочисленные рас-
суждения о литературе, ее истории, теории и
практике сочинительства.
В других случаях Я обозначает реального
человека, который параллельно написанию
романа об Онегине живет «биографической»
жизнью Пушкина, которая теперь нам хоро-
шо известна, да и многим первым читателям
была знакома. Таковы, например, три по-
следние строфы первой главы.
И наконец, в ряде эпизодов первой главы
Я обозначает некоего вымышленного персо-
нажа, безымянного знакомого Онегина по пе-
тербургскому свету.
В итоге получился очень сложный текст,
совмещающий в себе все три мира, причем
переходы из одного мира в другой происхо-
дят мгновенно, в пределах двух соседних
строчек, без всякого предуведомления со
стороны «автора».
Кто говорит эти строки: «Друзья Людми-
лы и Руслана! С героем моего романа...»?
Здесь Я — поэт, он представляет героя свое-
275
го нового творения. И дальше: «Онегин, доб-
рый мой приятель, родился на брегах...»
Здесь уже перед нами Я — вымышленный
безымянный персонаж, человек онегинского
круга. «Там некогда гулял и я: но вреден се-
вер для меня». Это опять автор, тут явно
слышится намек на то, что реальный «био-
графический» человек находится сейчас в
южной ссылке.
В результате такого построения роман-
ный текст постоянно меняется, объекты опи-
сания то и дело оборачиваются разными сто-
ронами, описываются с разных точек зрения.
Текст «Евгения Онегина» заключает в себе
целых три художественных пласта, лежа-
щих рядом, часто переходящих один в дру-
гой самым незаметным образом, но тем не
менее нигде не смешивающихся, не путаю-
щихся друг с другом.
И получается, что «Евгений Онегин», по-
жалуй, самое трудное для понимания произ-
ведение русской литературы. Про него не
скажешь словами Твардовского: «Вот стихи,
а все понятно, все на русском языке».
Язык этого романа (в широком смысле,
не только лингвистическом) очень труден для
современного читателя. Не понимали этот
язык и современники поэта. Однако они вер-
но уловили, что художественный нерв «Евге-
ния Онегина», средоточие творческих задач,
поставленных Пушкиным перед собою, свя-
заны с формой повествования или авторского
присутствия в тексте.
Вот мы и пытались разобраться в этом
присутствии самого автора, который то сли-
вается со своим героем, то отстраняется от
него.